![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
"Зеленая лампа"
<...> Адамович не столько ренегат эмиграции, сколько ее жертва.
Жертва роли «первого критика», которую он так долго играл, оказавшейся ему и не к лицу и не по плечу. Жертва той эмигрантской элиты, которая его превознесла и выдвинула на эту неподходящую роль. Жертва безответственной высокопарной болтовни на «воскресениях» у Мережковских, в «Зеленой лампе», в редакции «Чисел», в круге Фондаминского, на Монпарнасе, где один вдохновенно восклицал: «Гете пошляк». Другой задумчиво возражал ему: «Не все формулы еще можно раскрыть». Третий вмешивался в это «столкновение мнений»: «Столица русской литературы, несомненно, не Москва, а Париж!» И потом все хором принимались обсуждать предстоящий послезавтра диспут, где со ссылками на К. Леонтьева, Розанова, Киркегора, Плотина и даже Победоносцева будет поставлена и наконец разрешена «необычайно важная» проблема: «От чего нам стало скучно?»
«Литературный Париж»—эстетически богоискательского пошиба,— начиная приблизительно с 30 и вплоть до осени 39 года, чем ближе к последнему — все больше походил на некую лишенную забавности «новостройку» Вавилонской башни.
Мережковский вопиял об ультрафиолетовом луче большевизма. Ему горячо, превосходя его «непримиримостью» и рвением бороться с этим губительным лучом, вторил Анатолий Каменский, некогда знаменитый автор порнографической «Леды», а ныне агент ГПУ, командированный «со специальными заданиями» в «столицу эмиграции». Тут же профессор-богоискатель умиленно повествовал, что «многие православные люди молятся... о Леоне Блюме», делая из этого «непроверенного» утверждения вывод, что вскоре «красота православия» сольется с социализмом и тогда... конец Сталину и всем нашим невзгодам! Младороссы, с ведома «Императора» [Кирилла], вступали в «переговоры» с приезжими чекистами из «хороших фамилий»... рассчитывая их перехитрить. Всеми, всюду, неучами и профессорами, 17-летними девицами и бородачами в пенсне — на все лады, по всякому поводу и без повода склонялось, как заклинание, слово «метафизика»...
После 1905 года возникли знаменитые «огарки» — продукт распада обманутых революционных надежд. Разложение несбывающихся надежд на скорое возвращение в Россию на новый «метафизический» манер сгущалось в «русском Париже» в странную атмосферу, напоминавшую чем-то ту, «огарочную», «доброго старого времени».
<...> «Путь» Бердяева, «Круг» Фондаминского, салоны, салончики, разные кружки и «экипы» с каждым днем приобретали все большее сходство с заводами, лихорадочно, в четыре смены работающими на оборону. Они на нее и работали По-своему, на оборону от Гитлера, Муссолини, Франко. К последним требовалась от адептов нерассуждающая, стопроцентная непримиримость. К Сталину, как возможному союзнику против «общего врага», соблюдали «выжидательный», почти дружественный, нейтралитет...
Георгий Иванов. "Конец Адамовича" -- Возрождение, 1950
no subject
no subject
Франция же как государство вела себя достаточно беспечно, рассматривая Сталина как будущего союзника и гаранта безопасности, а русских -- как пушечное мясо в будущей войне с Германией. Поэтому советские агенты чувствовали себя там тогда как рыбки в воде. А для Сталина тех лет заветной мыслью был союз с Германией, но это уже другая тема.