Трианон

Когда в мае 1932 года русский эмигрант Павел Горгулов, поэт и писатель-графоман, называвший себя диктатором «Зеленой фашистской партии», осуществил весьма хитроумно составленный план и застрелил президента Франции Думера, наиболее проницательные из русской эмиграции заподозрили в организации убийства большевиков.

Но основной удар и общественного мнения, и властей в результате убийства оказался направленным вовсе не на коммунистический режим, но на русскую эмиграцию, которой и без того жилось во Франции очень неуютно.

Рабочей версией стало то, что психически неуравновешенный Горгулов действовал по аналогии с Гаврилой Принципом, рассчитывая, во-первых, наказать Францию в лице главы государства, за поворот внешней политики к советской России, а, во-вторых, может быть даже спровоцировать внешнюю интервенцию против СССР, возможно в союзе с Германией, что привело бы к крушению большевиков и установлению анти-большевицкой диктатуры. Подобный сценарий событий можно найти в писаниях «Поля Бреда» (литературный псевдоним Горгулова).

Совсем не исключено, что убийство президента Думера было делом рук БРП, которыми водило ГПУ.

    ПАРИЖСКІЕ ОГНИ

(Отъ нашего парижскаго корреспондента)

1.

Были, естъ и будутъ чуткіе вдумчивые журналисты, никогда не напечатавшіе ни одной строчки,

Одинь изъ такихъ журналистовъ предо мною: моя собесѣдница графиня дю Луаръ. Она «высмотрѣла» и привезла съ собой изъ Испаніи то, что «просмотрѣли» именитые профессіоналы такихъ газетъ, какъ «Журналь», «Матенъ», «Аксіонъ Франсезъ», «Журъ», «Либерте», «Грингауръ», «Кандидъ», «Же сюи парту», «Эпокъ» и... не перечислишь всѣхъ...

— ...Да, испанская женщина, — и велика ея въ этомъ заслуга — силою своего сердца, силою своего патріотизма разрушила тѣ соціальныя перегородки, тотъ архаическій пережитокъ, которые крѣпко держались въ дореволюціонной Испаніи... Ничто такъ не сближаетъ, какъ вмѣстѣ выплаканныя слезы, какъ совмѣстное страданіе... Нѣсколько лѣтъ назадъ, Боже мой, до чего безконечно далеки другъ отъ друга были какая-нибудь испанская грандесса и кастильская крестьянка... У одной знатность, богатство, почести. У другой — тяжкій трудъ и безпросвѣтная бѣдность... И та «одна» не думала объ этой «другой»... Увы такъ было... Посмотрѣли бы, какъ теперь... Душа радуется!.. Насмотрѣлась я за эти пять поѣздокъ!.. И это не только отрадныя исключенія. Это правило. Весь тылъ работаетъ для фронта, думаетъ о фронтѣ, живетъ имъ... Весь тылъ покрытъ мастерскими. Въ этихъ мастерскихъ шьютъ теплое бѣлье для бойцовъ, форменное платье... За длинными столами сидятъ вперемѣшку жены крестьянъ, солдатъ и рабочихъ съ женами богатыхъ коммерсантовъ, маркизовъ, графовъ и грандовъ...

Проворно мелькая иглою, крестьянка изъ Наварры нѣтъ-нѣтъ и вздохнетъ, молитвенно помянетъ Пречистую Дѣву... У нея, у этой крестьянки, одинъ сынъ убитъ, другой раненъ, третій съ отцомъ сражается подъ Эстрамадурой. А рядомъ съ этой деревенской наварркою — пожилая маркиза изъ Севильи, — я ее лично знаю, — всѣ три сына ея легли въ бояхъ... Сколько трогательнаго взаимнаго участія выявляютъ въ безконечныхъ бесѣдахъ эти женщины... Жадно ловятъ другъ у друга вѣсти оттуда, вѣсти о близкихъ... Сліяніе полное... сліяніе не только словесно-сочувственное. Грандессы и купчихи широко помогаютъ и отдѣльнымъ семьямъ, и организаціямъ, и арміи... Увидите: новая, въ невѣроятныхъ испытаніяхъ и мукахъ выстраданная Испанія уже не будетъ кастовой. Она будетъ демократической, но не въ опошленно-сектантскомъ значеніи слова, а въ христіанско- человѣческомъ...

2.

Я мать. У меня двадцатилѣтній сынъ. Богъ далъ ему счастливую безмятежную юность... Несмѣтное число испанскихъ мальчиковъ не знаетъ этой безмятежной юности, съ ея заботами, радостями, ученіемъ... Они всѣ добровольно, да что добровольно, неудержимо хлынули на фроитъ... Нѣкоторые вмѣстѣ съ отцами и дѣдами, другіе осиротѣвшіе, — въ одиночку... Дѣти еще... Имъ, какъ воздухъ, нужно материнское ободреніе, нужна материнская ласка... Я, какъ могла, какъ умѣла, старалась дать имъ эту материнскую ласку... Помню — никогда не забыть! — въ горахъ подъ Теруэлемъ, почти у самыхъ позицій, одаривали мы бойцовъ папиросами и табакомъ... Это для нихъ самое драгоцѣнное... Этого именно не хватаетъ... Тогда, какъ ѣды и вообще продовольствія, сколько угодно!.. Избытокъ бѣлаго хлѣба раздаютъ населенію и плѣннымъ. Да, такъ подходитъ юный фалангистъ. Юность его, всматриваясь, угадываете по дѣтскимъ глазамъ. Первое же впечатлѣніе — бородачъ... «Бородачу» же этому самое большее семнадцать лѣтъ... И въ такомъ несоотвѣтствіи съ глазами — густая заросшая борода — кажется приклеенной театральной... Беретъ онъ изъ моихъ рукъ пакетъ съ табакомъ, смотритъ на меня, а коричневые, обвѣтренные, огрубѣвшіе отъ тяжелой винтовки пальцы дрожатъ.... Дрожатъ отъ волненія, отъ избытка чувсгвъ... И вдругъ на длинныхъ рѣсницахъ большихь черныхъ глазъ выступили крупныя, крупныя слезы... Такія чистыя, такія дѣтскія... Такъ много хотѣлось ему сказать, такъ хотѣлось поразспросить о его семьѣ... Но... Во-первыхъ, у самой подступило къ горлу удушье, а во-вторыхъ... побоялась... Побоялась услышать въ отвѣтъ самое страшное... Нѣтъ, буквально нѣтъ ни одной испанской семьи не осиротѣвшей... Семьи безъ кровавыхъ жертвъ, безъ траура... Почемъ знать... Можетъ быть и у него... Я молча благословила мальчика-воина съ дѣтскими глазами и съ бородою мужчины.

Что съ нимъ?.. Живь ли?..

*

Мечта Бориса фонъ Людингаузена осуществилась: на испанскомъ фронтѣ онъ воюетъ плечомъ къ плечу въ содружествѣ съ испанскими рифами....

Объ этомъ въ слѣдующій разъ какъ-нибудь...

МАТА Д'ОРЪ [Николай Николаевич Брешко-Брешковский]