Трианон

Время было почти пять пополудни. Уже давно сгустилась тьма. Павел не обедал. На улице было холодно и неуютно среди редких фонарей. Плохое физическое самочувствие отягчалось сознанием собственной беспомощности, напрасной потери времени. Когда он вспоминал, что нет денег, он не мог подавить в себе нарастающее уныние при мысли, что он может вернуться домой с пустыми руками. Он решил взять в долг у кого-то из друзей, но прежде всего оставить где-то на хранение до завтра саблю, пока он не найдет способ ее продать. Ее было неудобно нести, его руки мерзли, упаковка начала рваться и сбоку уже торчал конец серебряного креста клинка. - "Во всяком случае, не везти же мне ее обратно в деревню", — подумал он.

Зашел к знакомым, которые жили ближе всего, но они отказались наотрез:. ,, Мы не можем подвергать себя опасности". Сперва Павел остановился на пороге в изумлении, но вместо того, чтобы со смехом рассеять их опасения, он принял вежливо-робкое выражение лица, что усилило твердость отказа. На столе стоял и остывал разлитый в стаканы чай. Павел отступил назад и зацепил саблей косяк двери, сказал "извините" и оказался на улице. Первоначально он предвкушал использовать рассказ о смешном поведении Конрада как остроумное обоснование просьбы, но теперь он отказался от этой идеи.

Зашел к знакомой вдове офицера, жившей по соседству.

— Даже ни на час! — ответила она. - Вы не можете требовать, чтобы я поставила под угрозу своих детей!

На этот раз он просто пожал плечами и пошел дальше. Начал накрапывать дождь.

Так начался один из самых странных опытов в жизни Павла. Он переходил от одного к другому из знакомых в своем родном городе, прося, как милости, чтобы кто-нибудь из них согласился оставить у себя на одну ночь старую, историческую саблю, которую предки этого края носили на боку, как драгоценность и знак дворянства, которую они наследовали от отца к сыну, и с помощью которой они защищали отечество от нашествия врагов; но так сложилось, что люди, к которым он заходил, отказывали ему в этой милости. Хуже всего было то, что он, голодный и прозябший не мог справиться с раздражением, юмористические или убедительные доводы давно вылетели у него из головы, а порой подавленность перерастала прямо в ощущение внутренней паники. Лицо его было усталым, мокрым от дождя, нос был красным от холода, и этот его вид еще более подкреплял подозрение, что речь идет о каком-то не вполне чистом деле. С другой стороны, им овладела упорная настойчивость не возвращаться в таком состоянии домой без решения хотя бы одной проблемы в городе. Часы бежали, но тем сильнее эта решительность превращалась в почти маниакальное желание избавиться от старой сабли. Газета [в которую была завернута сабля] размокла под дождем, рвалась все больше и больше. Переходил с улицы на улицу, порой уже во второй раз попадал на то же место. Останавливался в тени, пытаясь вспомнить адреса других знакомых, ничего не мог вспомнить, ноги его мерзли и он шел дальше. В какой-то момент он понял всю нелепость своего положения: беготня по городу с саблей подмышкой вечером в дождь... Он снова остановился, пытаясь восстановить равновесие духа и думать о том, как это он смог попасть в такую трагикомическую ситуацию? "Время такое, что не до шуток," — вспомнил он слова Конрада, а затем цвет обоев в его кабинете и снова, через ассоциации, зеленое платье Марты.

Время приближалось к восьми часам вечера. На улице было все так же пусто и темно. Павел чувствовал себя как человек, у который внезапно огромный камень упал с сердца. В кофейне было тепло и многолюдно. Оркестр играл модную тогда "Катюшу":

"Расцветали яблони и груууши,

"Вы-ходила на-берег Катюююша" ...

Павел забыл о своей решимости искать знакомых, разговаривать, присматриваться... Вместо этого, заказав себе чашку горячего кофе, засел играть в шахматы, и с удовольствием погрузился в игру. Чувствовал себя почти счастливым. Слева от их столика кто-то рассказывал уже потертый анекдот про редиску: "Все как редиска, снаружи красные, и если поскрести, то оказывается, что внутри — белые..." Ха-ха-ха, — доносился смех. Павел выиграл первую партию. Оркестр заиграл советский марш: "Если завтра война, если завтра в поход..."

В переполненном кафе к Павлу протискался режиссер недавно учрежденной камерной сцены. Постоял минутку, глядя на игру, и спросил:

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Ничем.

— А у меня есть кое-что для вас.

— Серьезно? — сказал Павел рассеянно, вперив взгляд в шахматную доску.

— Знаете, речь о том... Чтобы из наших классиков, например... Или из других авторов, выбирать подходящие отрывки и делать из них маленькие одноактные пьесы. Конечно, вам нужно выбрать нужный текст, то есть, как бы это сказать ... —  он оперся на стол — лучше всего подойдут такие левые, красноватые, словом, соответствующие духу времени... Вы меня понимаете?

— Понимаю, — ответил, не задумываясь Павел, — но он не берусь.

Леон, полностью погруженный в игру, подхватил сказанное слово и — как это часто бывает при игре в шахматы — приставив ко лбу взятого коня, повторял механически:

— Понимаем, мэтр, понимаем, мэтруню понимаем хорошо, понимаем ... шах! Но будьте любезны, не мешайте нам, пожалуйста.

Положение у Павла было действительно критическое. Перевес в одну фигуру и пешку у соперника.

— Я еще постараюсь — и пошел турой. Партнер задумался. Режиссер отошел без единого слова.

— Чего это все боятся? — спросил Павел, ожидая хода.

— Кто?

— Ну, все, говорю.

— Ааа, все... Шах!

Безнадежно. Павел сделал ход королем. Леон помедлил с минуту, затем взял за голову офицера. — А ты не боишься?

— Я? — Павел прокашлялся и пожал плечами.

— Ну, видишь. Думаю, что того самого, что и все остальные. Шах.

Павел закрылся пешкой и спросил:

— А где ты сейчас работаешь?

— Нет! Тебе это уже не поможет. Шах! Где я работаю? Статистическое бюро. Мы делаем индексы сравнения.

— Сравнения? — он вновь отступил королем.

— Сравнения. Да. Как когда-то было плохо, и как теперь хорошо. А что ты скажешь на это? — и сделал грозный ход турой.

— Ничего не скажу. Сдаюсь.

— Сыграем еще одну?

— Нет, — сказал Павел, — все-таки хочу поговорить с режиссером. — Он встал и подошел к столику в конце зала.

Леон небрежно бросил фигуры в коробку. За окнами пошел первый снег.

В ту ночь в городе арестовали несколько человек.