jan_pirx: (Condor)
nered_img01

Св. Лазарь, Иаков и Фока. Деталь росписи апсиды храма Спаса на Нередице близ Новгорода. 1199 год.

Росписи Спаса-Нередицы (1199 г.), являвшиеся крупнейшим средневековым живописным ансамблем не только в России, но и во всей Европе, были почти полностью варварски уничтожены фашистами во время их оккупации Новгорода.   [Описание сохранившихся фрагментов можно найти в статье Ю. Н. Дмитриева «Стенные росписи Новгорода, их реставрация и исследование (работы 1945—1948 годов)» в сборнике: «Практика реставра ционных работ». М., 1950, стр. 154—158.] Для русской культуры гибель росписей Нередицы — это ничем не вознаградимая утрата, потому что в них новгородские черты выступали с такой силой, как ни в каком другом памятнике. Фрески Нередицы поражали своей изумительной сохранностью и ни с чем не сравнимой полнотой в подборе, сюжетов, которые почти исчерпывающим образом знакомили зрителя с системой средневековой росписи. Кто не имел счастья видеть фрески Нередицы, тому трудно составить достаточно полное представление о монументальной живописи средних веков.

Read more... )
nered_img09

Голова князя Ярослава Всеволодовича. Деталь фрески западного нефа храма Спаса на Нередице близ Новгорода. Около 1246 года.

Рядом с этими тремя основными группами росписей в Нередице можно проследить и ряд других манер, но последние обнаруживаются с гораздо меньшей четкостью. М. И. Артамонов склонен объединять в две различные группы росписи верхних частей храма (Христос Еммануил, «Ветхий деньми», севастийские мученики, левая половина «Евхаристии», композиция конхи алтарной апсиды, пророки Моисей, Захария, Давид, Соломон, богоматерь и левый ангел в купольном «Вознесении» и другие) и фрески южной стены, юго-западного столба, верхних частей диаконика и средней части жертвенника, где преобладают единоличные изображения. Однако такое деление представляется во многих отношениях спорным. Более четкая стилистическая классификация росписей Нередицы наталкивается на большие трудности, так как все фрески исполнялись с учетом их расстояния от зрителя. На верхних фресках светотень резче, лики покрыты сплошь зеленым санкирем, по которому густо и широко проложены желтоватые света. На нижних фресках света положены по локальному желтому цвету; местами они перекрыты узкими белильными мазками бликов. Краски здесь менее густые. Кроме того, следует учитывать, что работавшие в Нередице художники составляли артель, возглавлявшуюся старшим мастером, который не мог допустить слишком большого расхождения стилей. В противном случае не получился бы тот целостный ансамбль, который так поражает в Нередице.

Фрески Нередицы отличаются в целом очень большой живописностью. Они исполнены в смелой, размашистой, энергичной манере письма. Мастера Нередицы в совершенстве владели фресковой техникой, которую они сумели обогатить новыми фактурными приемами и новыми цветовыми решениями. Надо видеть, как ловко они прописывают черной краской брови, ресницы и ноздри, как виртуозно наносят той же черной краской зрачок поверх голубоватой прокладки белков глаз, как легко они пишут седые волосы, сочетая белильные мазки с зеленым или голубоватым тоном, как остроумно варьируют оттенки волос при помощи желтых, красных, черных и голубоватых мазков, чтобы по достоинству оценить вклад новгородцев в средневековую монументальную живопись.

Хотя Нередица была княжеским храмом, ее росписи лишены тех черт, которые обычно так ценились в высших кругах феодального общества. В них нет ничего утонченного, изящного, хрупкого, им чужда нарочитая отвлеченность замысла, они не обнаруживают никаких точек соприкосновения с памятниками константинопольского круга. Это искусство глубоко почвенное, связанное с местными традициями. В полнокровности и реализме его образов с необычайной силой пробивается народная струя. И это тем более показательно, что мы имеем здесь дело с росписью, украшающей, как уже было отмечено, княжеский храм. Следовательно, сам княжеский двор принужден был серьезно считаться со вкусами посадских кругов, которые превратились в грозную силу.

Росписи церкви Благовещения в Аркажах, храма Георгия в Старой Ладоге и церкви Спаса на Нередице, связанные тесным стилистическим сродством, наглядно говорят о том, что в Новгороде сложилась к концу XII века своя школа фрескистов. Она претворила все заимствованное со стороны в единый стиль, который смело может быть назван новгородским. Вот почему так беспочвенны все попытки приписать эти росписи заезжим греческим мастерам. [См. Ph. Schweinfurth. Geschichte der russischen Malerei im Mittelalter. Haag, 1930, стр. 100, 108, 109.] Здесь работали, без сомнения, новгородские художники, имевшие за собой длительную местную традицию.

Следы деятельности новгородских мастеров были обнаружены в приходе Гарда на острове Готланде, где приходская церковь хранит скудные остатки старой живописи (фигуры двух святых по сторонам равностороннего креста), очень близкие по стилю к росписям Нередицы. [Т. Арне. Русско-византийская живопись в гот.гандской церкви.— «Известия Комитета изучения древнерусской живописи», I. 1921, стр. 5—8.] Фигуры расположены в арочках, связанных посредством петель с центральным медальоном, в который вписан крест. По всей вероятности, новгородские купцы в один из своих многочисленных наездов на остров привезли с собою русского мастера, которому и поручили расписать церковь.

(ИСТОРИЯ РУССКОГО ИСКУССТВА под общей редакцией АКАДЕМИКА И.Э. ГРАБАРЯ, ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ СССР В.С. КЕМЕНОВА И ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА АН СССР В.Н.ЛАЗАРЕВА — Том II ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА 1954. Глава первая ИСКУССТВО НОВГОРОДА)

jan_pirx: (Condor)
nered_img12

После 1135 года князья не выстроили в Новгороде ни одного здания. Даже в многочисленных перестройках стен и башен детинца, которые проводились в течение XII—XIV веков, князья не принимали никакого участия. Летопись сообщает после 1135 года лишь о трех возведенных князьями зданиях, но не на городской территории, а исключительно на Городище или подле него.

Помимо выстроенной еще в 1103 году церкви Благовещения, князь Святослав Ростиславич поставил в 1165 году деревянную церковь Николы, смененную в 1191 году другой деревянной церковью того же имени. Весьма показательно, что обе церкви были построены из дерева. Князья, начиная с XII века чувствовавшие себя в Новгороде крайне непрочно, сильно ограниченные в правах, нередко сбегавшие с новгородского стола по собственному почину, а чаще изгоняемые решением веча, не стремились к крупному строительству, требовавшему длительного времени и больших средств.

Только в обстановке этих новых политических условий может быть понят последний памятник княжеского строительства в Новгороде — церковь Спаса на Нередице, заложенная князем Ярославом Владимировичем в 1198 году

Read more... )

Решительно изменяется характер интерьера. Пышные открытые полати-хоры заменяются закрытыми со всех сторон угловыми камерами на сводах, соединенными между собой небольшим деревянным помостом. В одной из этих камер устраивался придел, нередко посвященный патрону заказчика церкви, другая камера часто использовалась как хранилище. За исключением угловых камер, внутреннее пространство храма сделалось более целостным, менее расчлененным. Снаружи масса храма также становится монолитнее и проще. Башни для входа на хоры заменяются щелевидным ходом в толще западной стены. Парадная многокупольность, столь характерная для более раннего новгородского зодчества, с конца XII до начала XVI века совершенно исчезает. Изменяется и композиция фасадов, развивающаяся в сторону все большей простоты и лаконичности. Только лопатки членят плоскость стены на три части, выражая внутреннюю структуру четырехстолпного трехнефного здания. Каждое членение стены завершается полуциркульной закомарой. Столь типичные для фасадов начала XII века пояса двухуступчатых ниш исчезают в памятниках конца XII—XIII века.


(ИСТОРИЯ РУССКОГО ИСКУССТВА под общей редакцией АКАДЕМИКА И.Э. ГРАБАРЯ, ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ СССР В.С. КЕМЕНОВА И ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА АН СССР В.Н.ЛАЗАРЕВА — Том II ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР, МОСКВА 1954. Глава первая ИСКУССТВО НОВГОРОДА)

jan_pirx: (Default)
Небольшой, но очень хороший фильм по Нередицу. Много треска мы слышали в течение последних недель по поводу "русскости". Заглотили наживку -- манипуляционную разделяющую конструкцию, и давай толочь воду в ступе... А настоящая русскость -- вот она! Чувствуешь ли ты связь с этими фресками, с этой архитектурой, с этим пейзажем, с теми людьми, которые создавали эту красоту, твое ли это? Меняешься ли ты, соприкасаясь с Вечным, с Прекрасным, с Родным?




jan_pirx: (Condor)
Профессор Гарвардского университета Михаил Михайлович Карпович приехал в США в качестве секретаря Бахметьева, и в результате октябрьской революции навсегда остался в Америке. Для Георгия Петровича Федотова он был своеобразным ангелом-хранителем: заботился о нем, давал возможность печататься. Лето Георгий Петрович проводил на даче Карповича в Вермонте. Карпович был тем человеком, который сделал "Новый журнал" таким, каким мы его любим, и эта традиция после смерти профессора была продолжена Романом Гулем.

Г. П. ФЕДОТОВ

Георгий Петрович Федотов скончался 1-го сентября с. г. Его нашли мертвым в гостиной той больницы, где он провел последние недели своей жизни, в кресле, с раскрытым томом гётевского «Вильгельма Мейстера» в руках. Близкие к Г. П. люди рассказывают, что после смерти Н. А. Бердяева он сказал: «Николай Александрович умер за письменным столом, и это была подходящая для него смерть, потому что он так много писал. Я пишу меньше, но зато очень много читаю и потому, вероятно, умру за книгой».

Читал Г. П. действительно очень много, но и писал он немало, и писал притом замечательно. До сих пор живо вспоминаю то чувство радости, которое я ощутил, когда около четверти века тому назад прочел первую (для меня) статью Г. П. Она называлась «Три столицы» и появилась в эмигрантском журнале «Вёрсты». Подписана она была именем Е. Богданова — псевдонимом, которым Г. П. пользовался в начале своей эмигрантской жизни (если не ошибаюсь, под этим псевдонимом он напечатал всего три статьи: еще одну статью в тех же «Вёрстах» и первую свою статью в «Современных Записках»).

Радость, которую я тогда испытал, была радостью встречи с новым и большим талантом. На статье была видна печать яркой творческой индивидуальности автора. Своеобразно было и то, что он говорил, и то, как он говорил. Было ясно, что в русской литературе появился автор, у которого были своя тема и свой стиль. Тема его была значительна, а стиль свидетельствовал о высокой степени словесного мастерства. Это первое впечатление подтвердилось и укрепилось в течение последующих десятилетий — всего того времени, которое Г. П. пробыл с нами. Сейчас у меня нет никакого сомнения, что Г. П. был одним из первых русских стилистов нашего времени и одним из самых замечательных явлений в русской культурной жизни пореволюционной эпохи.

О Г. П. Федотове, как стилисте, мыслителе и историке, надо было бы писать подробно, и надеюсь, что это будет сделано — в частности, на страницах нашего журнала. В этой небольшой заметке мне хотелось бы остановиться на более общей теме — на теме того своеобразия, которое так поразило меня в первой же, прочтенной мною, статье Г. П. Федотова. Скажу прямо, что я редко встречал такого умственно и духовно независимого человека, как Георгий Петрович. И эта его независимость проявлялась одновременно в двух направлениях — моральном и стилистическом.

Моральная независимость Г. П. выражалась в том, что там, где дело касалось его убеждений, он органически не был способен ни к каким уступкам и компромиссам. В этом отношении в нем даже был, пожалуй, некоторый максимализм. Когда он находил нужным о чем-нибудь высказаться, — а он едва ли когда-либо писал иначе, как под давлением внутренней потребности, — он писал без всякой оглядки по сторонам, не считаясь с тем впечатлением, которое его слова могут произвести — всё равно, на его ли идейных противников, или на его друзей и сторонников. И временами он даже, как бы сознательно подставлял себя под удары, не сглаживая никаких углов, не обходя никаких подводных камней, напротив — заостряя самые смелые и самые спорные свои мысли. Иногда казалось, что он говорил больше, чем хотел сказать. И так как он был такой большой мастер слова, то могли возникать и возникали подозрения, что в этих случаях он становился жертвой собственного своего стилистического таланта. В какой-то мере такие подозрения законны по отношению ко всем людям, наделенным даром красноречия — устного или письменного. И всё же, я думаю, что преувеличения Г. П. истекали не из любви к «красному словцу», а из увлечения мыслью или увлечения чувством, — что в его случае, в сущности, было одно и то же, поскольку у него, как и у Герцена, мысль всегда была эмоционально окрашенной.

Read more... )

Г. П. часто шокировал многих из своих читателей. Его упрекали иногда в политической безответственности, в высказывании опасных и смущающих умы мыслей. Очень часто это происходило от того, что игнорировалось своеобразие его подхода, что его историософские размышления принимались за формулировку практической программы политического действия. Практическим политиком Г. П. может быть и не был. Но, если политика не есть самодовлеющее занятие, если и она, при всей своей злободневности, должна быть укоренена в каких-то высших ценностях, то и политические программы и даже тактические установки нуждаются в такого рода пересмотре. А это значит, что многие рискованные мысли Г. П. Федотова, помимо их теоретического интереса, имели и свою прагматическую ценность — если не для политики сегодняшнего дня, то для политики дальнего прицела.

Все мы способны стать жертвами рутины и все мы нуждаемся время от времени в целительной встряске застоявшихся понятий и эмоций. Вот почему, при мысли об уходе из жизни Георгия Петровича, к чувству большой личной потери присоединяется и горькое сознание того, что на трудном нашем пути нам будет не хватать его творчески беспокойного ума и всегда живительного слова.

М. Карпович (Новый журнал, книга 27, 1951, с. 266 -- 272)

jan_pirx: (Condor)


Трудными путями возвращается Георгий Федотов в нашу жизнь. Две идеи причудливо сочетались в нем: идея социализма, позднее определяемая им самим как “демократия” и Православие. Эта двухполюсность терзала, мучила его всю жизнь, создавая напряжение, которое заряжало его творчество. Он был сам по себе. У него не было и не могло быть полных единомышленников, верных учеников-продолжателей. Творчество его больше всего сродни творчеству крупного художника со своим взглядом, техникой, стилем, создающего свое направление, свои неповторимые шедевры. Не нужно ему подражать, нужно всматриваться и пытаться понять. И тогда в душе рождается чувство сопереживания, восхищения мастерством.

Он был мастер, и это понимали все знавшие его. Высоко одаренный человек.

В 1988 году, не без колебаний, Горбачев позволил широко отметить 1000-летие Крещения Руси. Открылись каналы, появилась возможность. И Никита Алексеевич Струве воспользовался этой возможностью. Большим тиражом были изданы и завезены в Россию 1-й (второе издание) и 4-й тома публицистики Федотова. В первом томе был помещен биографический очерк, написанный в 1966 году вдовой Федотова Еленой Николаевной. Этот очерк, когда писался, имел важную задачу: объяснить эмигрантскому читателю, тогда хорошо знакомому с работами Федотова, почему он такой, а не иной, объяснить его своеобразие через жизненный путь. Что же произошло у нас? Очерк Федотовой был использован как первичная информация о Федотове, и это во многом сыграло злую шутку с судьбой его наследия в нынешней России. Уже в том же 1988 году в журнале “Наше наследие” публикуются 2 небольшие главы из “Святых Древней Руси” с предисловием Топорова, которое представляет собой простой пересказ биографического очерка Федотовой с небольшими комментариями: из небогатой семьи, член РСДРП, ссылка, партийная работа, увлечение христианством и т. д. Ко всему этому было присовокуплено не совсем удачное короткое эссе Юрия Иваска “Молчание”, вполне понятное современникам и друзьям, но дающее неправильные акценты “антоновскому наиву” здесь. И понеслось...

Толстые и тонкие журналы наперебой начали вставлять коротенькие и длинные статьи Федотова разных лет, с почти одинаковыми комментариями, надерганными из многострадальной статьи Елены Федотовой.

За Георгия Федотова ухватились реформаторы-обновленцы, что хорошо видно по первой монографии: “Святые Древней Руси”, изданной “Московским рабочим” в результате энергичной деятельности С. С. Бычкова (если верить тому, что он пишет). Первое короткое предисловие написал Д. С. Лихачев (о том, какой Федотов талантливый, и как Лихачев в начале 20-х участвовал в каком-то религиозном кружке). А второе: настоящий “паровоз” – принадлежало перу о. Александра Меня. О. Александр к тому времени Федотова прочитал, понял его хорошо, но представил очень предвзято, в своем духе: как борца за вселенскость, непримиримого врага всех черных монархистов, националистов и мракобесов. Эх, лучше бы этого предисловия не было, поскольку оно отвратило от Федотова многих “традиционалистов” и ревнителей, посчитавших, что читать такого революционера для их души не полезно. Все это подогревалось раскруткой имени Федотова всякими оригинальными личностями, которые от декларативной веры во Христа быстро и безболезненно перешли к вере в крокодила...

Read more... )

Серьезным пробелом, мешающим правильному пониманию Федотова является малая доступность отзывов о Федотове его друзей и современников. Нельзя все сводить к коротенькому очерку Елены Николаевны, отрывкам из ядовитых “Полей Елисейских” Яновского и воспоминаниям Анциферова об университетских годах. Попробуем восполнить этот пробел в следующих сообщениях.

jan_pirx: (Condor)
В нашу пору, когда из всех щелей вылезли "заступники кнута и плети", мысли Георгия Петровича Федотова очень важны и очень созвучны проблемам эпохи. Я его заново открыл для себя в последние несколько месяцев. Он один из умнейших и проницательнейших русских мыслителей новейшего времени. Планирую посвятить Георгию Петровичу несколько коротких сообщений. Начнем с центральной для Федотова темы: СВОБОДЫ.


"В биологическом мире господствуют железные законы: инстинктов, борьбы видов и рас, круговой повторяемости жизненных процессов. Там, где все до конца обусловлено необходимостью, нельзя найти ни бреши, ни щели, в которую могла бы прорваться свобода. Где органическая жизнь приобретает социальный характер, она насквозь тоталитарна. У пчел есть коммунизм, у муравьев есть рабство, в звериной стае — абсолютная власть вожака («вождя»).

<...>

Свобода есть поздний и тонкий цветок культуры. Это нисколько не уменьшает ее ценности. Не только потому, что самое драгоценное — редко и хрупко. Человек становится вполне человеком только в процессе культуры, и лишь в ней, на ее вершинах, находят свое выражение его самые высокие стремления и возможности. Только по этим достижениям можно судить о природе или назначении человека.

<...>

Личность везде подчинена коллективу, который сам определяет формы и границы своей власти. Эта власть может быть очень жестокой, как в Мексике или Ассирии, гуманной, как в Египте или в Китае, но нигде она не признает за личностью автономного существования. Нигде нет особой, священной сферы интересов, запретных для государства. Государство само священно, и самые высшие абсолютные требования религии совпадают с притязаниями государственного суверенитета.

<...>

Одно из двух: или мы остаемся на внешне убедительной, «естественно-научной», точке зрения и тогда приходим к пессимистическому выводу. Земля — жизнь — человек — культура — свобода — такие ничтожные вещи, о которых и говорить не стоит. Возникшие из случайной игры стихий на одной из пылинок мироздания, они обречены исчезнуть без следа в космической ночи.

Или мы должны перевернуть все масштабы оценок и исходить не из количеств, а из качеств. Тогда человек, его дух и его культура становятся венцом и целью мироздания. Все бесчисленные галаксии существуют для того, что бы произвести это чудо — свободное и разумное телесное существо, предназначенное к царственному господству над Вселенной.

<...>

О чем идет речь? О какой свободе? Пора, наконец, определить нашу тему. Но сделать это надо покороче, без лишних сложностей. В наше время определения свободы требуют, прежде всего, ее враги. Они утратили способность понимать ее; самые простые вещи начинают представляться для них чудовищно трудными. Раздувая эти трудности до абсурдов, они делают из свободы философскую бессмыслицу. Однако и они, и всякий читатель имеют право на ясный и точный ответ: что здесь, на этих страницах, понимается под свободой?

Итак, мы говорим о свободе не в философском или религиозном смысле. Наша свобода не свобода воли, то есть выбора, которую ничто, никакое ослепление греха или предрассудков не способно до конца отнять у человека; такой свободой обладает и комсомолец, и член Hitler-Jugend.

Это и не свобода от страстей и потребностей низшей природы, к которой стремятся стоический философ и аскет; Эпиктет осуществлял ее в рабстве, святые находили ее в добровольной темнице кельи.

Но это и не динамическая свобода социального строительства и разрушения, которой охвачена фашистская молодежь, отдающая свою личную волю в полное подчинение вождям ради этого чувства коллективной мощи и власти. Наша свобода — социальная и личная одновременно. Это свобода личности от общества — точнее, от государства и подобных ему принудительных общественных союзов.

Наша свобода отрицательная — свобода от чего-то, и вместе с тем относительная; ибо абсолютная свобода от государства есть бессмыслица.

Свобода в этом понимании есть лишь утверждение границ для власти государства, которые определяются неотъемлемыми правами личности. Будучи относительной, в своей мере и в формах, по-разному определяясь в разных странах современной демократии, она, однако, зиждется на некоторых абсолютных предпосылках, которые мы должны установить. Утрата их, полная релятивизация свободы для нее смертельна: по нашему убеждению, это и является главной причиной современного помрачения свободы.

Рассматривая длинный список свобод, которыми живет современная демократия: свобода совести, мысли, слова, собраний и т. д., мы видим, что все они могут быть сведены к двум основным началам; именно к двум, а не к одному, к прискорбию для логической эстетики. Этот дуализм свидетельствует о различии исторических корней нашей свободы.

Главное и самое ценное ее содержание составляет свобода убеждения — религиозного, морального, научного, политического, и его публичного выражения: в слове, в печати, в организованной общественной деятельности. Исторически вся эта группа свобод развивается из свободы веры.

С другой стороны, целая группа свобод защищает личность от произвола государства независимо от вопросов совести и мысли: свобода от произвольного ареста и наказания, от оскорбления, грабежа и насилия со стороны органов власти определяет содержание конституционных гарантий, за которые велась вековая борьба с монархией. Они нашли себе выражение в характерном английском акте-символе, известном под именем Habeas Corpus. Пользуясь этим символом, мы могли бы назвать эту группу свобод свободой тела в отличие от другой группы — свободы духа."

                            Георгий Федотов. "Рождение свободы". (1943).

jan_pirx: (Condor)
Несколько месяцев по интернету гуляют сообщения о существовании на Аляске в деревне Нинильчик особого диалекта русского языка. Все это очень раздуто... Слава Богу, что диалект успели описать, поскольку уже на начало 2000-х годов все оставшиеся несколько человек, носителей диалекта, были в возрасте старше 70 лет и русским, как родным языком, уже почти не пользовались. О диалекте и о Нинильчике см. здесь, здесь, здесь. Печальное в культурном отношении положение этнических русских на Аляске (их здесь упорно называют креолами, но тогда и вся Сибирь населена "креолами") во многом связано с русской революцией. Когда Россия уходила с Аляски, все было брошено, соотечественники были оставлены на произвол судьбы, и только Русская Церковь осталась. Священники получали жалованье из России, и к началу XX века развернули определенную культурную работу, которая наверняка была бы поддержана на частном и государственном уровне из России и дальше, если бы не революция. После революции жалованье священникам и финансирование епархии из России прекратилось. Батюшки не бросили свою паству, но вынуждены были служить "по-совместительству", почти бесплатно, зарабатывая на жизнь, устраиваясь учителями, служащими или даже рабочими. Обычное дело и сейчас для многих наших зарубежных священников из-за ухода старшего поколения и ассимиляции молодежи...
В 1930 году выдающийся русский историк-византолог Александр Александрович Васильев (к тому времени лишенный советчиками звания член-кора Академии наук) совершил поездку на Аляску для изучения положения коренного русского населения. Там он познакомился с отцом Андреем (Андреем Петровичем) Кашеваровым, создателем и директором Исторического музея Аляски (из Ситки к тому времени перенесенному в Джумо). По возвращении в Париж, в 1931 году, Васильев рассказал своему бывшему гимназическому ученику Григорию Леонидовичу Лозинскому (кстати, именно Лозинский был переводчиком и редактором сочинений моего любимого Эса де Кейроша, о котором я писал в этом блоге) о тех коренных аляскинских русских, которые никогда не бывали в России, но продолжали говорить по-русски.
Лозинский сразу заинтересовался этим вопросом и вступил в переписку с протоиереем Кашеваровым, с епископом Алеутским и Аляскинским Алексием и с некоторыми другими лицами. Результатом этого интереса явились две статьи Г. Л. Лозинского. Первая статья: "Русская печать в Аляске и для Аляски" вышла в четвертом (последнем) выпуске "Временника Общества друзей русской книги" (Париж, 1938). Сам "Временник" является довольно редким изданием, но, к счастью, в 2007 году все четыре выпуска были репринтом изданы в Москве под одной обложкой, и теперь доступны современному русскому читателю.
vr0001
Read more... )
Вторая статья Лозинского о русских на Аляске   "La vie et la survie d'une colonie russe en Alaska"  вышла по-французски в том же 1938 году в толстом ежемесячнике "Le Mois. (Synthèse de l'activité mondiale)", №88. Я пытался (но без особой настойчивости) отыскать этот номер в электронном виде в обширной коллекции периодики Национальной библиотеки Франции, но не нашел. Последний номер журнала вышел в Париже в 1940 году незадолго до его оккупации.

Rev_AP_Kashevaroff_standing_outside_the_Alaska_Historical_Museum

Осталось сказать несколько слов об отце Андрее Кашеварове. В современной Америке, на Аляске его имя -- легенда. Его именем в прошлом году были названы Музей, Библиотека и Архив штата Аляска, в связи с чем была напечатана его биография с несколькими интересными фотографиями. Свидетельство о смерти, некролог, фото и координаты могилы руского батюшки см. здесь. Об открытии нового здания Музея 6 июня 2016 г. и несколько теплых слов об отце Андрее. Это малая толика того, что было написано об том, что сделал о. Андрей для Аляски. Именем его названа также горная тропа, проходящая через очень живописные места над заливом. Семья Кашеваровых дала Аляске много священников, потрудившихся на ниве служения Православию в Америке. См. также здесь (о. Василий Кашеваров с матушкой -- фото 1880-х годов) и здесь.
В июне 1941 года профессор Васильев вновь посетил Аляску спустя 11 лет после своего первого визита туда, но уже не застал о. Андрея в живых. Васильев посетил могилу о. Андрея.
jan_pirx: (Condor)
Один из последних могикан второй волны русской эмиграции. Племянник Эриха Голлербаха. В прозе своим учителем считает Василия Розанова.  "Записки художника" вышли в Лондоне в 1983, "Свет прямой и отраженный" -- в Питере в 2003. Я заказал эти книги для своей библиотеки, поделюсь впечатлениями.



Смотреть еще... )
jan_pirx: (Condor)
Окончание. Предыдущий раздел см. здесь

Общедоступное в изысканном. — Литература западных стран давно уже расслоилась, в отличие от нашей, по крайней мере на три слоя, по степени образованности читателей. Уже Стендаль, вовсе ведь не какой-нибудь эсотерический автор, постоянно подчеркивал, что пишет для «счастливого меньшинства». «Модернисты», как бы это понятие ни расширять, даже и у нас, о «широкой публике» не заботились. Они были правы. Для полуинтеллигентных масс ничего хорошего не напишешь. Беда только в том, что массового успеха и больших денег не добьешься, покуда пишешь не для масс. Тут и «поп» не пригодится, поскольку его от модернизма не совсем отклеили. Одно остается спасенье, один способ расширить успех и повысить тираж: изысканное следует подсластить или подперчить общедоступным. Вот как? Каким же это? Да тем самым, которое неотесанные наши предки, в грубости своей называли недипломатически похабщиной.

Read more... )

Festival Apocalypse. — По евангелию от Марка, только что (весна 1975) им изданному (этот Марк — аббат, и сама фамилия его — Орэзон — молитвенная) заповедь любви, Спасителем преподанная ученикам Его и всем нам, не такая уж в воздухе висящая, лишенная всякой конкретности, бесполая даже, как представлялось иным еретикам. Не бесполая эта любовь, а од-но-по-лая! Отсюда и вся эта их интимность, преданность, верность... Поняли? Да и, как известно, апостол Павел...

Слышал, что в нашем веке некто, угощенный колбасой из человечины, умер под утро от нервной рвоты.

Выхожу из метро на бульваре Сен-Жермен и вижу — нет, не аббата и не того покойника; вижу большие буквы на афише Festival Apocalypse — оратория с хором и оркестром, исполняемая там-то, тогда-то. Не пошел. Удовольствовался гениальностью названия. Именно: фестивал! Жить стало лучше, жить стало веселей! А все таки косматый проповедник прав. Времени больше не будет.

Владимир Вейдле
jan_pirx: (Condor)
Продолжение. Предыдущий раздел см. здесь.

Осквернение свободы. — Таково: настоящее имя всего, чем так усердно тешатся граждане всех — уже немногих — свободными остающихся стран. Молодые, большей частью, граждане; но при аплодисментах, попустительстве или смущенном молчании старших. Как будто хорошие деньги им всем платят, и зрителям, и актерам, чтоб они наглядно всем безлагерным и безполитграмотным державам показали, насколько их свобода непристойна, уродлива и глупа.

Read more... )

Но и какая странная идея культуры! Вовсе без этики. Ничего кроме эстетики и престижа образованности. Люди такой никогда до нашего времени не знали. Достоевский об этом превосходном, высокого дара — и столь любившем Достоевского — писателе мог бы только сказать, как о Лямшине, в «Бесах», «у мерзавца был талантик».

Владимир Вейдле

jan_pirx: (Condor)
С каждым изменением названья
Что-то милое идет на слом.
Город Пушкин у меня в сознаньи
Царским не становится Селом.

Петроград, с  его тяжелой тризною,
Петербургу нашему не брат
И уже совсем зловещим призраком
Нынешний маячит Ленинград.

А за ним пришло на память множество
Оскверненных сел и городов --
Жалкое словесное убожество,
Повторенье омертвелых слов.

Вновь и вновь шагами молча мерю я
Кладбище погубленных имен.
Что же: примириться мне с потерею
Или мертвый будет воскрешен?

Может быть в часовне, за околицей,
Где-нибудь в олонецкой глуши,
Сам Господь наш за Россию молится,
За спасение ее души?
                                      Дм. Кленовский, 1975
jan_pirx: (Condor)
Продолжение. Предыдущий раздел см. здесь

А победа за кем? — Кто кого переплюнул и одолел? Классизм, классизм! Расистский близнец очень много народу уморил, но классистский еще во много раз больше. Экспроприатор оказался хитрее маляра. Тот открыто пообещал, что всех евреев истребит, и лагеря, куда он их сажал, так и считались лагерями смерти, тогда как его соперник свои лагеря исправительными называл и морил там людей с толком и расстановкой, так что многие там умирали как будто и своей смертью, хоть на деле и вовсе не своей. Сажал он туда без соблюдения не только расовых, но, парадоксальным образом, и классовых различий, чем всему миру преимущество классизма над расизмом и доказал. Кроме того, в союзе с демократиями воевал и провозгласил себя не каким то там Вождем одних германцев или арийцев, а Отцом всех решительно народов, как домашних своих, так и присоединенных или которых удалось бы в будущем присоединить. Какая универсальность! Какой никаких дискриминаций не признающий гуманизм! Один французский католический и консервативный автор нынче еще (!) в этом именно видит разницу между коммунизмом и «фашизмом», как он выражается, по указке, данной Западу из Москвы. Идеал коммунизма, видите ли, равенство, а «фашизма» — неравенство. Неправда. Идеал одного близнеца — равенство (или равноправие, или равенство в бесправии) всех повинующихся Фюреру представителей высшей расы, после истребления низших рас. Идеал другого — такое же равенство всех повинующихся Отцу или, скромней выражаясь, партийному руководству, единомыслие исповедующих граждан, после истребления или заключения в лагеря и сумасшедшие дома всех несогласных с партийным руководством, всех «инакомыслящих». Гуманность обоих идеалов совершенно одинакова. А до гуманизма, с полным уравненьем несовместимого, обоим близнецам никакого дела нет.

Read more... )

Опошление символов. — Как бы вы думали? Кто отказался от защиты французского знамени? Пальцем, чтоб из грязи его поднять не пошевелил? — Духовный потомок Короля-Солнца, восстановитель французской боевой и гражданской чести, доблестный военачальник, гордость нации, оплот государства Шарль де-Голль.

В мае 68-го года студенты Сорбонны очень ревностно хоть и не очень опрятно инсценировали, тут же на месте, Революцию, — то ли прелюдию к ней разыграв, то ли пародию на нее. Сорваны были при этом трехцветные французские флаги с крыш или башен правительственных зданий и заменены черными, или красными с серпом и молотом. Президент Республики вернулся из Румынии, выслушал доклад о событиях, но никаких мер к возвращению национальных знамен на прежние места принять не повелел. Почему? Из человеколюбия? Очень возможно. Без стрельбы дело бы не обошлось. Когда очистили старательно загаженные аудитории Сорбонны, тогда конечно и флаги заменили. Но добрую неделю развевались над Парижем — правда, не над Елисейским дворцом — красные и черные. И вышло так: для взбунтовавшихся студентов они что то значат, в то время как трехцветный, для Франции, для Президента Республики не значит ровно ничего. А ведь не избежать было бы расстрела — или сумасшедшего дома — анархисту, который поднял бы черное знамя над Кремлем, — пусть всего лишь и нижегородским. Национал-социалисты, в том числе и московские, верны топору, а в демократах больше нет ни костей, ни мускулов. И отдают они на поругание свои знамена.

Владимир Вейдле

jan_pirx: (Condor)

Продолжение статьи Владимира Вейдле "Из архивов страшного суда". Начало см. здесь. Мне пока не удалось найти роман-источник притчи о перехвате пломбированного вагона, хотя я честно пытался это сделать. Просмотрел много статей по французскому "sci-fi". Теперь много чего знаю о способах перемещения во времени, важности учета всех деталей, в том числе бытовых, при планировании экспедиции, возможности или невозможности перемещения во времени предметов и техники, решении проблем языкового общения с туземцами, -- но нужного романа не нашел. Тогда зашел с другой стороны: посмотрел списки книг членов Французской академии. В отличие от Шведской академии, "бессмертных" там не 18, а 40. И опять неудача. Лев Тарасов ("Анри Труайя") много писал на русские темы. В 1973 году вышла завершающая часть его трилогии "Наследники будущего" "Белый слон". Русская революция -- центральная тема "Белого слона". Самого романа у меня нет, но вряд ли бы Анри Труайя поместил в свой роман подобную "притчу", а Владимир Вейдле позволил бы себе такой выпад против собрата-эмигранта, пусть и полностью натурализовавшегося... Революция и гражданская война в России -- одна из тем "белогвардейца" Жозефа Кесселя, еще одного "бессмертного".  В начале 70-х он выпустил книгу "Смутное время", но это авантюрные мемуары о личном опыте русской гражданской войны. Зачем ему нужны  некие американские "попаданцы" (эх!, не люблю это словечко...). Автором авантюрных исторических романов был племянник Кесселя Морис Дрюон (в связи с этим не совсем чуждый русской теме). Но и у него я не нашел подходящего романа. Историк вишизма-голизма Робер Арон? Теоретически возможно, но подходящей книжки я у него не нашел. Еще одна кандидатура -- нелюбимый Владимиром Вейдле "научник" Луи Лепренс-Ренге, по которому он прошелся дальше в этой же статье. Но историософский опус Лепренса "Волшебное зелье" появился после 1975 года... Еще один кандидат -- полуамериканец Жюльен Грин, но и у него я пока не нашел нужного сюжета...


--- текст статьи Владимира Вейдле ---

        Белый дом, спасенный красной армией.
— Друг у меня был среди французских писателей. Не скажу, чтоб очень близкий друг, но все таки не раз и не два доказавший мне искреннее свое, как я убежден, расположенье. Умница он, и мастер языка. Я был рад и польщен, когда общие друзья предложили мне принять участие в подписке на поднесение ему шпаги, по случаю его избрания во Французскую Академию. И вот вышла, в конце прошлого года, его новая книга, остротой фантазии отмеченная, блестящая, как всегда. Прибегает он тут (как и прежде это делал) к науке, чтобы дать разбег воображению. Чуть, однако, России коснувшись, оборвалась, в дребезги разбилась его мысль. С печалью гляжу на ее осколки.

Группа американских ученых отплывает во времени назад, чтобы нить истории пересечь между нашим Февралем и Октябрем. Им удается перехватить пломбированный вагон, который доставлял Ленина в будущий Ленинград. Октябрь не состоялся. Но вернувшись в сегодня, с ужасом видят они знамя со свастикой, реющее над Белым Домом.

Милый друг, разве Вы не знаете, что русская армия, а не красная (и не французская) спасла Францию, ценой гибели лучших своих сил, осенью четырнадцатого года? Отчего же, оставаясь русской, не справилась бы она с Гитлером тридцать лет спустя? Да и справилась она с ним — не без помощи все-таки Америки, неправда-ли? — именно потому, что несмотря на всех парткомов и на всю киноварь, осталась, в боеспособности своей и выносливости, русской. А если б России не было, если б она хранила нейтралитет, если б Гитлер ее ненадолго (представить себе нельзя чтоб надолго) покорил, неужели Вы думаете, что не одолел бы его англо-саксонский мир, — вместе с восставшей (при третьем моем варианте) не красной, а румяна свои смывшею Россией? Плохо Вы знакомы, милый друг, хотя бы только с маленькою Англией. Я там был перед самой войной и тотчас после нее. Знаю, что не появился бы там Петэн, и что де-Голль был бы ей ненужен. Не сердитесь. Я Вас даже и с первым поздравляю, не говоря уж о втором. Но притчу Вашу, пожалуйста, вырежьте, для второго издания, из книги.

Самое грустное, увы, это что я такого письма не пошлю. Если б коренным был французом, сражался на Марне, убегал с линии Мажино, тогда, пожалуй, оказал бы он мне внимание. А этак, мыслей моих не заметит, чувств в письме моем будет искать, да и найдет непременно такие, каких вовсе я не чувствую. Анти-красные чувствую, но ведь кто же их на Западе от анти-русских умеет отличать? Да и анти-лубочные от каких-нибудь анти-французских, анти-американских, анти-люксембургских...

Прощайте, милый друг. Не говорю я Вам ничего, молчу. Вы написали чепуху; но я Вас уважаю и люблю по-прежнему.

Read more... )

Он говорил о будущем французского языка и литературы на этом языке. Для французов, утверждал он, будущего этого попросту нет; есть оно только для говорящих по-французски негров. Им суждено язык этот и литературу полностью обновить и омолодить. Произойдет обновление это уже в силу совсем не свойственных белым жизненных представлений и оценок, благодаря которым изменится вся образная структура языка. Так например, все белое, светлое нами оценивается положительно, ими же, вследствие цвета их кожи, отрицательно, и наоборот... Cher maître, чуть не крикнул я ему из зала, остановитесь! Но удержался, и он доплел свою ерунду до нелепого конца. Прения по его докладу были перенесены на следующий день и, по случаю его отъезда, не состоялись. Не успел я ему сказать, что ведь и для негра солнце светит днем и жизнь земле дарует, что не филин он ночной и что едва ли гробовая тьма превыше всего светлого его пленяет. Впадают в детство, нужно думать, западные интеллигенты от двойного презренья к буржуазности своей и белизне. Но и малое дитя способно было бы сообразить, насчет ночи и дня, то, чего Сартр не соображает.

Владимир Вейдле

jan_pirx: (Condor)
Сегодня закончил читать очень искреннюю и совсем неполиткорректную статью Владимира Вейдле "Из архивов страшного суда" (НЖ, книга 119). Поскольку она не вошла ни в один из изданных в последние годы сборников, спешу поделиться некоторыми цитатами...

ИЗ АРХИВОВ СТРАШНОГО СУДА

«Мир кончается, кончина приближается, Антихрист нарождается, страшный суд надвигается».

«Жить стало лучше, жить стало веселей».

"Е quindi uscitnmo a riveder le stelle".

Пояснение эпиграфов. — Миру предрекал кончину, в первые годы нашего столетия, на главной площади уездного городка, «проповедником» прозванный «мужик с волосами по плечи, с острым волчьим взглядом, в мороз и распутицу шлепавший босиком». Всегда ту же самую начинал он этими словами проповедь, как поведал о том Роман Гуль, в самом начале автобиографии своей «Конь рыжий».

Отвечают этому пророчеству, хотя с виду и навыворот, знаменитые слова одного из двух сверхпалачей, само появление которых уже свидетельствовало о его нелживости. Как свидетельствует о том же и тысячекратное повторение этих или равносильных им слов, на всех языках, вершителями судеб, как уже посаженного под замок, так еще и резвящегося на свободе человечества.

Итальянские слова — последний стих «Ада». Вергилий и Данте выходят из кромешной тьмы. Они увидят звезды, выползши из адской воронки, у подножия горы Чистилища. Все чаще, вроде мольбы, приходит мне на память этот стих. И с безнадежностью породнясь, еще надеешься — или мечтаешь о надежде.

Концы двух войн. — Первая кончилась безрассудным расчленением Австро-Венгрии (вместо превращения ее в федерацию свободных государств), преступным использованьем победы над Германией, породившим Гитлера и сделавшим его демократический триумф неизбежным; падением Российской Империи, — но не просто ее падением, а допущенным союзниками разгромом ее культурного, не говоря уже о правящем ее слое, и превращением ее в противоевропейскую, не евразийскую даже, а марксазийскую деспотию. Если бы западные державы предотвратили это превращение, которое они вполне могли предотвратить, вторая война тем самым была бы предотвращена, и европейский мир избежал бы того положения, в котором нынче он находится.

Вторая война кончилась позорной выдачей Сталину так называемой восточной Германии (до Веймара, города Гете, включительно), всей Польши (вместе с отданными ей, взамен литовских, немецкими землями и городами), всей Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, да еще и множества русских, «избравших свободу», но которых тем не менее бросили в ненасытную сталинскую пасть. Как это не догадался он переименовать Веймар в Сталинбург, раз его англо-саксонские друзья разрешили ему превратить город Канта, в город — ах ты Господи — Калинина. Впрочем, условия раздела Европы вскоре получена была возможность пересмотреть. Атомная бомба в течение двух лет была только у Америки. Прикрикни она, и людоед тотчас проявил бы бездну кротости. Она предпочла так, за здорово живешь, ошпарить адским кипятком несчастную Хиросиму...

Read more... )

Давным давно я это вычитал (Потебня, «Мысль и язык», изд. 1922, стр. 160) и часто с тех пор вспоминал, но всегда применительно к нынешней России. Козьи-то ведь уши были у всех ее новейших царей, начиная с Ленина, а если порой и у прежних, то ведь тогда голову в яму совать, чтоб об этом рассказать близким, хотя бы друзьям, столь уж настоятельной надобности не было. Зато при Сталине, как бы я понял такого брадобрея! Но вот, с некоторых пор, так сгустилась на Западе тьма, такой налет лжи лежит и здесь, незамечаемый никем, на всем, что нам твердят официально или официозно, казенно или оппозиционно (то-есть, сплошь и рядом, еще более казенно), что начинаешь и здесь поверяющих правду земле брадобреев понимать. Засмеют ведь иначе. Слишком уж обидно плечами пожмут. Трижды, трижды, в яму, с азартом, высказал свою правду брадобрей. «Тогда ему стало легче на сердце».

(Владимир Вейдле, 1975)
jan_pirx: (Condor)
1305751176225
Последний кавалергардский праздник в Императорской России. 5 (18) сентября 1916 года. Стоход. Обычно этот день шумно и весело отмечали в "Контане", потом большая часть офицеров ехала кутить дальше на Острова, к цыганам.
В этот день все было скромнее.
Вот как описывал этот день последний командир кавалергардов полковник Звягинцов:
"5 сентября в день полкового праздника, после молебна в штабе полка, состоялся парад в пешем строю, который принимал командир Гвардейского кавалерийского корпуса генерал Хан-Нахичеванский. После церемониального марша в офицерской артели был завтрак, на котором, кроме командира корпуса и его начальника штаба присутствовали бывшие офицеры полка: барон Г. К. Маннергейм, П. П. Скоропадский, князь М. М. Кантакузен-граф Сперанский, князь П. П. Путятин, князь Б. А. Голицын и Г. О. Раух."
На снимке сидят во 2-м ряду: 4-й слева -- генерал Маннергейм, 5-й -- князь Хан-Нахичеванский, 6-й -- генерал Шипов, 7-й -- генерал П. Скоропадский. Сидит 2-й слева на земле -- Павел Родзянко.
Read more... )
jan_pirx: (Condor)
mannerheim-odessa

Наконец все дела в Одессе завершились. Можно было отправляться в Петроград, а оттуда — в Финляндию. Получить места в спальном вагоне оказалось невозможным — на железных дорогах царил хаос, поезда шли переполненными, люди пробирались в вагоны через окна; не было даже сидячих мест, и многим приходилось ехать стоя несколько суток. Предприимчивый Маннергейм все же нашел выход: он обратился к коменданту Одессы, бывшему своему подчиненному, полковнику Георгию Елчанинову (он еще вернется на страницы нашего повествования), и попросил предоставить отдельный вагон, что и было сделано.

Read more... )

3 декабря выехали в вагоне-люкс Красного Креста. Расстояние в 2000 км ехали неделю. 11 декабря прибыли в Петроград. Жизнь часто висела на волоске. Один эпизод: когда поезд остановился на ст. Жлобин, группа большевиков вскочила в наш вагон, что случалось и раньше, и начали приставать к генералу. Вооруженные до зубов большевики хотели вывести Маннергейма из вагона. Генерал спокойнее обычного сказал мне: «Восстановите порядок». Ситуация была безнадежная — никакого оружия, кроме шашки, не было. Я налетел на их начальника, но тут поезд тронулся, большевики выскочили. Генерал прокомментировал так: «Я благодарю вас за решительность, мы выиграли бесценную минуту». Если бы им удалось вытащить его из поезда... Было исключительно «модным» среди одичавшей солдатни вытаскивать офицеров из поезда, и после этого процесс был короток. Большинство офицеров снимали погоны, но Маннергейм на это не соглашался и ехал к полной генеральской форме с царскими вензелями на плече. Напоминание о том, что могло произойти, встретило нас в Могилеве, где убили Духонина за несколько минут до нашего приезда. На перроне — лужа крови.... К эпизоду на станции Жлобин Маннергейм вернулся только один раз в моем присутствии. Это было в мае 1940 года. Маннергейм благодарил батальон датских добровольцев, участников Зимней войны, перед их возвращением в Данию. Во время завтрака Маннергейм сказал обер-лейтенанту Шёльдегеру, показывая на меня: «Я могу сказать обер-лейтенанту, что эта личность спасла мою жизнь 23 года назад, во время поездки по России.»

Read more... )(Элеонора Иоффе. "Линии Маннергейма")

Очень неплохая экспозиция по истории Ахтырского полка была в краеведческом музее Ахтырки. Я был там в 2010 году. Там же была и небольшая экспозиция, посвященная Михаилу Арцыбашеву. Очень интересной была поездка в восстанавливаемый "пригородный монастырь", так хорошо знакомый по роману "Санин". Он был когда-то местной архитектурной жемчужиной, стоявший на горе и хорошо видимый при подъезде к городу. Большевики почти все взорвали... И огромный барочный собор в центре города тоже заслуживает посещения. На одном из домов была мемориальная доска, посвященная Арцыбашеву. Не знаю, что там сейчас...

jan_pirx: (Condor)
Закончил читать весьма интересные мемуары маршала Маннергейма. Он диктовал их на покое, живя в любимой им Швейцарии ("нигде не чувствовал себя так спокойно и хорошо, как здесь"). Три преданных офицера помогали записывать, печатать, редактировать. Осторожные советчики не рекомендовали писать о недавнем, но он честно написал обо всем, в том числе и о вынужденном временном союзе с Германией. Три страны были для него дорогими: "старая родина" -- Швеция, императорская Россия и выпестованная им свободная Финляндия.
Удивительное сочетание качеств: великосветский лев, великий полководец и мудрый государственный деятель. Как жаль, что все его таланты реализовались в маленьком окраинном государстве, а не у нас...
Сейчас жду еще две книги о Маннергейме: "Линии Маннергейма" Элеоноры Иоффе, живущей в Финляндии и много работавшей с архивами, и друга юности и сослуживца Павла Родзянко (в соавторстве с его молодой женой Анитой Лесли) "Интимный портрет великого солдата и государственного деятеля". Маннергейм (тогда штаб-ротмистр) совершенствовался в верховой езде вместе с Павлом и Александром Родзянко у знаменитого мастера Джеймса Филлиса.
Подумываю о покупке книги Элеоноры Иоффе "Курьер Маннергейма (Секретная жизнь Кирилла Пушкарева)". Заодно и язык подучу... Мне кажется, я упоминал когда-то о сложной судьбе капитана Пушкарева, одного из узников Лейно, в этом блоге...
jan_pirx: (Condor)

«Бѣлый маршалъ»

Къ 70-лѣтію фельдмаршала бар. Г. Маннергейма.

mannerheim1

1.

4-го іюня вся Финляндія торжественно празднуетъ семидесятилѣтіе фельдмаршала Густава Маннергейма.

Въ портретной галлереѣ историческихъ лицъ текущей эпохи, финскій фельдмаршалъ занимаетъ видное мѣсто. Съ нимъ связано тѣснѣйшимъ образомъ начало борьбы за освобожденіе отъ краснаго ига, побѣдоносное завершеніе этой борьбы и свѣтлая страница политической независимости страны, ея мирнаго развитія и свободы.

Въ нашу задачу не входитъ разборъ стратегическихъ дѣйствій, стяжавшихъ фельдмаршалу репутацію искуснаго и счастливаго полководца. Настоящій очеркъ дѣлаетъ лишь попытку, на основаніи личныхъ встрѣчъ, продолжительнаго знакомства и цѣлаго ряда воспоминаній, дать эскизный портретъ этого выдаюшагося государственнаго и военнаго дѣятеля.

Баронъ Густавъ Карловичъ Маннергеймъ былъ достаточно яркой и колоритной фигурой уже тогда, безъ малаго полвѣка тому назадъ, когда закончивъ курсъ обученія въ фридрихсгамскомъ кадетскомъ корпусѣ и сдавъ университетскій экзаменъ, поступилъ въ Николаевское кавалерійское училище и въ 1889 году, выйдя въ кавалергарды, въ первый полкъ русской императорской гвардіи, началъ свою военную службу.

Судьба ворожила ему съ юныхъ лѣтъ. Добрая фея подкинула не мало цѣнныхъ подарковъ — здоровье, прекрасную внѣшность, звонкое имя, матеріальную независимость. Старые петербуржцы вспоминаютъ, разумѣется, представительнаго гвардейца, законодателя модъ, арбитра высшаго тона, обаятельнаго, неотразимаго сердцеѣда, блиставшаго на фонѣ великосвѣтскаго общества того времени, въ салонахъ, на балетныхъ премьерахъ, на фешенебельныхъ выставкахъ, въ бальныхъ залахъ царскихъ дворцовъ.

Read more... )

Таковъ, въ общихъ чертахъ, образъ бывшаго кавалергарда, барона Густава Карловича Маннергейма, сыгравшаго историческую роль въ дѣлѣ освобожденія финскаго народа отъ коммунистическаго ярма, образъ даровитаго и отважнаго полководца, «бѣлаго маршала» Суоми...

ЮРІЙ ГАЛИЧЪ.
("Сегодня", № 150, 3 июня 1937 (утренний выпуск))

Profile

jan_pirx: (Default)
jan_pirx

February 2017

S M T W T F S
   1 23 4
5 6 78910 11
12 13 1415 16 17 18
19 202122232425
262728    

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 11th, 2025 11:19 am
Powered by Dreamwidth Studios