Владимир Варшавский. Ожидание. Проза. Эссе. Литературная критика

Эту книгу я в руках пока не держал, но обязательно прочту. Среди прочих авторов в книге "Незамеченное поколение" Варшавский разбирает прозу молодого Юрия Слепухина, жившего тогда в Аргентине (и никто не ждал тогда от него бегства в СССР). В свое время я заинтересовался Слепухиным именно в связи с его "аргентинскими" романами, потому что Слепухин вращался тогда в самой гуще русской эмигрантской жизни Буэнос-Айреса, описав ее довольно точно, хотя и гротескно (нужно понимать, что публиковалось это в подсоветской печати -- со всеми вытекающими). Через Слепухина я и вышел тогда на "Незамеченное поколение" Варшавского. Проза, поэзия, публицистика и мемуаристика "второй волны" до сих пор плохо известны современному отечественному читателю.

Оригинал взят у philologist в Владимир Варшавский. Ожидание. Проза. Эссе. Литературная критика

Варшавский В.С. Ожидание. Проза. Эссе. Литературная критика. - М.: Дом Русского Зарубежья им.Александра Солженицына; Книжница, 2016. - 752 с. Тираж: 1000 экз. ISBN: 978-5-9905658-4-5.

В книге впервые полно представлено художественное, литературно-критическое и историко-философское творчество Владимира Сергеевича Варшавского (1906-1978), уникального писателя и мыслителя, представителя "молодого поколения" первой волны русской эмиграции, до сих пор широко известного главным образом своей книгой "Незамеченное поколение" (Нью-Йорк, 1956), переизданной в России в новой авторской редакции (М., 2010). Проза Варшавского (прежде всего роман "Ожидание"), его эссе, ярко, выразительно передающие драму поколения, которому он дал очень точное определение — "незамеченное поколение", по смыслу и значению выходят за рамки "эмигрантской" литературы, органично вписываются в "мейнстрим" русской литературы и вносят в отечественную и шире - европейскую культуру нечто особое и вечно актуальное — героя, способного сохранять внутреннюю свободу и человечность в жестоком мире.



( Read more... )

"Дружба народов"

Нахожусь под впечатлением от прочитанных глав романа Иосифа Мацкевича "Нельзя говорить вслух" о бессмысленной, кровавой, жестокой, с крутой вонью самогонного перегара, польско-литовской резне 1943-44 годов, которую автор рассматривает в более широком контексте кровавых "межэтнических" (польско-украинской, украино-белорусской и т. п.) войн в тылу отступающей немецкой армии. А сегодня случайно наткнулся на пересказ из модного нынче в валдайско-изборских кругах критика о неком "лиссабонском землетрясении" 1989 года, где в свою очередь пересказываются "версия Татьяны Толстой" и "версия Анненского" -- все на полном серьезе, хотя речь идет о жутком антоновском наиве первой открытой встречи "советских писателей" с "русскими эмигрансткими" (Бродский и Ко) и "центрально-европейскими" (чехи, венгры, поляки, югославы) писателями. Бродский сунул палку в муравейник, подняв вопрос о наличии или не-наличии единой "центрально-европейской" (в противовес "многонациональной советской") литературы. Что мне бросилось в глаза в этой, якобы бондаренковской, версии двух версий ничтожного в культурном плане события почти тридцатилетней давности -- это полное непонимание, жуткая куриная слепота "советских писателей", непонимание той глухой провинциальности собственного творчества, которое они в своем лице представляли... При этом модный патриотический критик, если верить блоггеру, называет через запятую каких-то "Милошей, Кундер, Кишей" (сразу возникает ассоциация "Милошкундеркиш" как "Гоцлибердан"). Когда я читал это предложение, я даже не понял о каких "Милошах" идет речь! В голове почему-то возникли ассоциации с Иво Андричем и Мишей Селимовичем -- первоклассными писателями, которыми я зачитывался в молодые годы.
Но потом блоггер прямо раскрыл этого "Милоша". Чеслав Милош -- во множественном числе и через запятую... Неужели правда, что наши литературные блоггеры и верхоплавающие критики не понимают масштаба Чеслава Милоша? Вообще ничего не знают о "центрально-европейских" литературах, таких мелкоскопических в их открытых народных глазах?
Я вспомнил свое детство, как я запоем читал "Миколаса Слуцкиса", которому литовская литература была укрытием, чтобы писать так, как будто никакого эсэсэра вообще нет... И "Весну" и "Лето" Оскара Лутса -- тоже мои детские книжки из числа любимых, до сих пор стоящие на моей книжной полке дома... Да и Павел Вежинов с его "Барьером" и "Белым ящером" вспомнился вдогонку...