Я выше правил (Суворов)

С приходом к власти императора Павла I в 1796 году, большая русская военная операция против революционной Франции была отменена. Поводом для возобновления войны со стороны России стало занятие Бонапартом по пути в Египет острова Мальты.

Со стороны Бонапарта это был обдуманный шаг, нарочно направленный на провоцирование России. Вся Египетская экспедиция была задумана им как путь к единовластию. Для этого он поставил задачу втянуть Директорию в большую войну, чтобы после ряда военных поражений вернуться в Париж спасителем отечества. Об этом он писал в своих мемуарах на острове Святой Елены.

После непродолжительной осады 12 июня 1798 года Мальта, с 1530 года принадлежавшая ордену Святого Иоанна Иерусалимского, была занята.

Оккупировав Мальту, Бонапарт заявил: «Надеюсь, что гроссмейстер будет доволен нашим великодушным с ним обращением, хотя он того и не заслуживает, поддавшись обольщению обманчивых обещаний России, искавшей завладеть Мальтой во вред Франции».

На данные генералу Бонапарту объяснения об истинных отношениях России к Ордену, он ответил: «Мы все это в Париже знаем. Директория очень хорошо поняла, что в замен выгод, представленных ордену, орден немного отступился в отношении к России от строгости своей древней дисциплины, соглашаясь без всякого угрызения совести, принять в свою среду большое количество схизматических рыцарей, для коих Павел предложил учредить 72 командорства. Вы понимаете, что такая щедрость со стороны честолюбивой державы должна была возбудить внимание Директории и побудить ее завладеть Мальтой, чтобы она не сделалась когда-либо добычей России, с коей гроссмейстер был заодно».

Бонапарту в полной мере удалась его «мальтийская провокация». Император Павел пришел в негодование, узнав оскорбительную для него весть. Император Всероссийский поднял оружие против французов в июне 1798 года. Поскольку высадка в Египте напрямую затрагивала Турцию, считавшую Египет жемчужиной в короне султана, сложилась мощная коалиция пяти монархий: России, Англии, Австрии, Неаполитанского королевства и Турции. После почти столетней почти непрерывной войны Турция становилась союзником России.

Павел решает послать 3 армии в Европу, и в Италию назначает опального и бывшего уже 2 года не у дел Суворова, в Голландию — Германа, в Швейцарию — Римского-Корсакова.

Суворов без колебаний повиновался воле монарха, но армия, во главе которой он стал была уже не та победоносная армия времен Потемкина и Румянцева, это была армия, реформированная Павлом по образцу обожаемого им Фридриха «великого». Армия, которая при Румянцеве практически не знала рукоприкладства, после реформы познакомилась с ним в полной мере. Вместе с прусской формой одежды — тесной, узкой и неудобной вместо удобной в бою и походе «потемкинской» вводились натуральные трости — знак начальства, начиная от фельдмаршала и кончая сержантом. Новый устав представлял собой почти дословно переведенный устав Фридриха. Армия перестала быть «неуправляемой ордой», какой виделась Павлу при Екатерине, но при этом исчезла душа армии, палочным обучением из солдата делали бессмысленную, но вполне послушную машину... Опрятность трактовалась своеобразно: поверх, часто грязной, рубахи надевали белоснежную манишку, потом затягивали на шее высокий галстук с бантом, на ногах три пары подвязок. Узкий мундир и лакированные туфли довершали убранство...

Русские генерали при Екатерине называли такую форму «пустокрашениями» и «обрядом неудобоносимым». Побеждая врагов, наши войска не имели достаточной представительности на парадах, что служило поводом для едких насмешек Фридриха II.

Существует мнение, что Фридрих нарочно однобоко представил свою победоносную армию молодому и впечатлительному наследнику русского престола. Это был хитрый и проницательный человек...

Русские фельдмаршалы (Румянцев и Суворов) были боевыми генералами, получившими высокие звания за Кагул и Прагу. Их знала Европа и обожала Россия. Новый устав поставил фельдмаршалов в один ряд с другими генералами. Далее свершилось неслыханное: фельдмаршалами были назначены мирные генералы: Репнин, Чернышев, Эльмпт, Каменский, Прозоровский, Мусин-Пушкин, двое Салтыковых и Гудович.

«Новый титул! Я инспектор, я вам выяснял, что был таким подполковником; я быть таким не могу... и не хочу: я главнокомандующий, генерал-генералов, и в генералитете, хотя общем, но со своими преимуществами и там имел своих инспекторов. Я батальев не проигрывал, как покойник прусский и великий король» (11 января 1797).

Несогласных было так много, что в течение трех лет были уволены из армии 7 фельдмаршалов, 333 генерала, 2261 офицер, хотя, справедливости ради, надо сказать, что большая их часть была принята на службу вновь в течение года.

Из всех фельдмаршалов на службе остались только оба Салтыкова и Мусин-Пушкин.

Суворов, страстно привязанный к императору, был единственным, который осмеливался открыто и громко критиковать новую систему.

Когда Репнин и Кутузов усердно посещали в Белой зале Зимнего дворца убогие лекции убогих Каннабиха и Аракчеева о прусской тактике, Суворов манкировал их, называя «немороссийским переводом рукописи, изъеденной мышами и двадцать лет тому назад найденной в развалинах старого замка».  «Нет вшивее пруссаков; лоузер, или вшивень, называется их плащ; в шильтгаузе и возле будки без заразы не пройдешь, а головной их убор — вонью вам подарит обморок. Мы от гадости были чисты, а они первая докука ныне солдат. Стиблеты гной ногам; казенные казармы, где ночью запираться будут — тюрьма». (11 января 1797 г.)

«Сколь же строго, Государь, ты меня наказал за мою 55-летнюю прослугу: казнен тобою — штабом, властью производства, властью увольнения от службы, властью отпуска, знаменем с музыкою при личном карауле, властью переводов. Оставил ты мне, Государь, только власть высочайшего указа 1762 года» (о вольности дворянства — служить или не служить).

«Вот вам хаос, а мне свет... не буду сообщник вреду отечества, кольми паче против его не воздвигну. Блюдите Государя!... Лейстерн, пруссаки и голштинцы его намащают краскою».

«Я выше правил»

«Я не уступал Юлию Цесарю, наставнику моему до Кобрина.»

Армия, принимаемая Суворовым, имела так мало боевых обстрелянных офицеров, что Суворов чувствовал себя одиноким среди новых офицеров. При представлении их на смотре в Вероне 3 апреля 1799 года он стоял с зажмуренными глазами, и когда ему называли новое незнакомое имя, наклонившись, приговаривал:

— Помилуй Бог, не слыхал, познакомимся.

Павловская реформа армии практически уничтожила службу тыла. Во время войны 1799 года это ставило войска в полную зависимость от союзников. И если на территории Италии Суворов компенсировал отсутствие службы тыла и штабов, используя австрийские штабы, в Швейцарии и Лихтенштейне армия оказалась полностью на «подножном корму». Голодная измученная многотысячная армия, проходя через селения с населением максимум в несколько сот человек, сама себя обеспечивала продовольствием и фуражом со всеми вытекающими последствиями...

Если Суворову удавалось справиться с возникающими проблемами, то в армии Римского-Корсакова беспорядок был столь велик, что войска сами располагались в лагере и шли в поход без всяких забот со стороны генерального штаба...

Результат — разгром армии Римского-Корсакова под Цюрихом и разгром армии Германа под Бергеном с пленением самого командующего...

Суворов совершил действительное чудо: наши солдаты сражались, как львы и в Голландии и под Цюрихом, но только у Суворова эти львы были победоносными львами!

Суворов открыто смеялся над «нихтбештимтзагерами» (немогузнайками), и создал свой способ действия с войсками, выученными по прусскому уставу, но сохранившими русский дух и предания Екатерининского времени. Ему надо было действовать против французов, пыл в атаке которых был известен, но стрелять они не умели, стрельба их была шумная, но безвредная. Суворов решился предупреждать их атаки стремительно-несокрушимой атакой, не тратить времени на пальбу и действовать штыком. Когда кто-то из приближенных спросил его, будет ли это угодно государю, фельдмаршал ответил: «Бояться нечего. Государь лично изволил сказать мне: веди войну, как знаешь».